О писателях-самоучках - Страница 5

В материале, который теперь я имею в руках, - почти совершенно отсутствует подражание. Единственный писатель, техника которого, видимо, влияет на самоучек, - это Андреев, но и подражания ему, будучи очень обильны у студентов и вообще у лиц интеллигентных профессий, - не часты у рабочих и крестьян. В моём материале их - семь, все они являются попытками неудачными и чисто внешними: авторы берут манеру Андреева начинать фразу союзом "и" и безуспешно пытаются придать языку однотонный, гипнотизирующий ритм, свойственный стилю Андреева.

Нередки заявления такого тона:

К р е с т ь я н и н - кончил двухклассное училище:

"Если хотите знать, - то я - я сам, и не поклонник ни Ницше, ни Толстого, ни Сократа, ни Христа. А прямо я - один, и убеждения мои - все мои, родившиеся во мне."

К а т о р ж н и к, бывший матрос:

"Книг прочитано много, а взять в них оказалось нечего, остался сам по себе. Говорят - надо читать старых писателей, те лучше, так пришлите старых."

Человек этот настроен лирически, им написано такое стихотворение:

"Если бы сняли с меня цепи,

Я пошел бы в божий храм,

В уголку тихонько стал бы,

Помолился там:

Христе боже! Души слабых

И усталых - пожалей!

Напои сердца их верой,

Луч надежды им пролей!.."

Р а б о ч и й:

"С трудом достанешь растрепанный журнал, придешь с работы и читаешь до света. Вот - свисток и в голове свисток, а на душе - тоска; что вынес я из книги?.. Мутное что-то."

К р е с т ь я н и н, ложкарь:

"Пришлите, Христа ради, хорошего, живого чего нибудь, а это не идет на душу! Слышал - есть поэт Суриков и Слепцов, прозаист, вот их бы мне."

К р е с т ь я н и н:

"Сборники мне не понравились, похабщины у нас и своей довольно, этим нас не удивишь. А вот достал я у священника, о котором писал, Лескова, приложение к "Ниве" - господи помилуй, как хорошо! Такое родное и грустное все, такое близкое душе. Чехова, тоже приложение, прочитал две книжки, хохотал, как чорт. Матери с женой читал, тоже самое, разливаются-хохочут. Вот - и смешно, а мило!"

В списках требований на книги, получаемых от разных групп и лиц, имена старых писателей встречаются всё чаще, из современных же спрашивают почти одного Андреева, причём заметно, что наиболее читаются и нравятся первые три его тома.

Однако надо сказать, что интерес к беллетристике, видимо, вообще понижается: в требованиях преобладают книги по истории, естественным наукам, по истории культуры и литературы. Поражаешься: откуда в посаде Снеговом, Херсонской губернии, или в Осе, Пермской, знают имена Леббока, Тейлора, Циттеля, Тимирязева, - часто спрашивают его чудесную "Жизнь растений", - Бельше и Геккеля.

Очень жутко и больно отмечать рядом со стремлением "человека страшной жизни" к благам культуры его скептицизм и недоверие к интеллигенции. Иногда приходится выступать в совершенно не свойственной мне роли защитника обижаемой интеллигенции, но это не укрощает людей.

В одном случае цитирую слова Н.К.Михайловского: "Русская интеллигенция и русская буржуазия не одно и то же, они, до известной степени, враждебны и должны быть враждебны друг другу". Корреспондент мой, крестьянин, эсер, состоявший в ту пору под судом, зубасто отвечает:

"Нам в степенях разбираться времени нет. Вы меня Михайловским, я вас Щедриным: "Где веселые адвокаты? Адвокаты-то нынче, тетенька, как завидят клиента... Ну, да уж бог с ними! Смирный нынче это народ стал, живут наравне с другими, без результатов...""

Разумеется, это не единственный случай, их немало, и, порою, они очень курьёзны.

Вот, например, отрывок из письма старого знакомого, бывшего рабочего, ныне лесника:

"Переменились наши роли, товарищ: когда-то я вас упрекал за несправедливое отношение к людям, стоящим во главе угла, а теперь вы же мне нотации читаете. Что сей сон значит?"

Я был однажды очень приятно изумлён, получив от одного крестьянина длинное, хоть и безграмотно написанное, стихотворение "Работник мысли". Оно начиналось словами:

"Честь тому, кто за сохой

Спину гнет и в жар, и в холод,

Кто могучею рукой

Поднимает тяжкий молот..."

Затем шло описание труда мыслящего человека и в заключение говорилось:

"Да вспомянем и того,

Кто в нужде, как раб в неволе,

Плугом мозга своего

Пашет умственное поле!"

Очень обрадовался, но - вспомнил, что это Фрейлигратом написано, переведено Михайловским.

Приезжают люди из ссылки и рисуют отношения между ссыльными интеллигентами, с одной стороны, крестьянами и рабочими - с другой, такими красками, что невольно хочется кричать:

"Дурное - от человека, а человек смертен, хорошее - тоже от него, но оно никогда ещё не умирало вместе с ним! Хорошее цените выше, ему помогайте жить и расти!"

Но возвращаюсь к своему материалу.

Темы моих писателей крайне редко совпадают с темами признанных литераторов. Мне известно, что "Санин" очень усердно читался в рабочей среде, но у меня не было ни одной рукописи, в которой заметно сказалось бы влияние этой книги.

Укажу на то, что большинство пьес пишется под явным влиянием "Жизни Человека", "Царя Голода", но и это влияние - внешнее: берут форму, а не настроение автора, не его отношение к жизни.

По вопросу пола написаны два рассказа, причём один из них, имея характер публицистический, представляет собою горячую отповедь "половикам".

"Богоискательство" - течение, столь нашумевшее в Петербурге, - не отразилось ни в одной из рукописей, бывших у меня в руках.

Анархизм тоже не отражён.

И, наконец, как это, может быть, уже заметно по приведённым выдержкам, - полная и явная разница настроений: в литературе печатной - настроение покаянное, подавленное, анализирующее и пассивное, в литературе писанной настроение активно и бодро.